Честно говоря, в день той пьянки, я была готова убить эту троицу...  Витя,а спасибо говорить надо мне... я заставила  Миху одеться вобще)))

Я не не в духе, я не в сети.
Народ, если вы ещё хотите меня здесь наблюдать, давайте вместе заставим Витьку поставить свич!!!

Кстати, без халата у фотки был бы совсем другой подтекст.

Да ладно-ка! Анастасия - греческое имя!

Да... Опасный ты человек! За всеобщее счастье, пожалуй, и я тоже, но, боюсь, политическим путём его не достичь...
А я, кстати, никого никогда не угнетал. Мои родственники тоже. Со стороны отца это бедные крестьяне, которых в виду раскулачивания лишили дома, посуды и земли, то есть всего, что у них было, со стороны матери - зажиточные, богатые крестьяне, горячо любимые своими работниками. С этими - то работниками и пропили всё, что было нажито непосильным трудом. Большую часть расстреляли. Как работников, так и "эксплуататоров". Нет, такое счастье мне не нравится. Я предпочту счастье работать и счастье нынешней свободы мысли счастью быть расстрелянным или насильно привлечённым к партии. Мало того, для меня культура - высшая ценность. А культура не может развиваться по велению партии.

Вместо предисловия

В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то «опознал» меня. Тогда стоящая за мной женщина, которая, конечно, никогда не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом):

— А это вы можете описать?

И я сказала:

— Могу.

Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом.

1 апреля 1957

Посвящение

Перед этим горем гнутся горы,
Не течет великая река,
Но крепки тюремные затворы,
А за ними "каторжные норы"
И смертельная тоска.
Для кого-то веет ветер свежий,
Для кого-то нежится закат -
Мы не знаем, мы повсюду те же,
Слышим лишь ключей постылый скрежет
Да шаги тяжелые солдат.
Подымались как к обедне ранней,
По столице одичалой шли,
Там встречались, мертвых бездыханней,
Солнце ниже и Нева туманней,
А надежда все поет вдали.
Приговор... И сразу слезы хлынут,
Ото всех уже отделена,
Словно с болью жизнь из сердца вынут,
Словно грубо навзничь опрокинут,
Но идет... Шатается... Одна...
Где теперь невольные подруги
Двух моих осатанелых лет?
Что им чудится в сибирской вьюге,
Что мерещится им в лунном круге?
Им я шлю прощальный свой привет.

    Март, 1940
   

Вступление

Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском качался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки,
Шли уже осужденных полки,
И короткую песню разлуки
Паровозные пели гудки,
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.
       

1
       
Уводили тебя на рассвете,
За тобой, как на выносе, шла,
В темной горнице плакали дети,
У божницы свеча оплыла.
На губах твоих холод иконки.
Смертный пот на челе не забыть.
Буду я, как стрелецкие женки,
Под кремлевскими башнями выть.

    1935
       

2
       
Тихо льется тихий Дон,
Желтый месяц входит в дом.

Входит в шапке набекрень,
Видит желтый месяц тень.

Эта женщина больна,
Эта женщина одна,

Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.

3

Нет, это не я, это кто-то другой страдает.
Я бы так не могла, а то, что случилось,
Пусть черные сукна покроют,
И пусть унесут фонари...
    Ночь.

4

Показать бы тебе, насмешнице
И любимице всех друзей,
Царскосельской веселой грешнице,
Что случится с жизнью твоей -
Как трехсотая, с передачею,
Под Крестами будешь стоять
И своею слезою горячею
Новогодний лед прожигать.
Там тюремный тополь качается,
И ни звука - а сколько там
Неповинных жизней кончается...

5

Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой.
Кидалась в ноги палачу,
Ты сын и ужас мой.
Все перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.
И только пыльные цветы,
И звон кадильный, и следы
Куда-то в никуда.
И прямо мне в глаза глядит
И скорой гибелью грозит
Огромная звезда.

6

Легкие летят недели,
Что случилось, не пойму.
Как тебе, сынок, в тюрьму
Ночи белые глядели,
Как они опять глядят
Ястребиным жарким оком,
О твоем кресте высоком
И о смерти говорят.

    1939

7

Приговор

И упало каменное слово
На мою еще живую грудь.
Ничего, ведь я была готова,
Справлюсь с этим как-нибудь.

У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.

А не то... Горячий шелест лета,
Словно праздник за моим окном.
Я давно предчувствовала этот
Светлый день и опустелый дом.

    Лето, 1939
       

8

К смерти
       
Ты все равно придешь - зачем же не теперь?
Я жду тебя - мне очень трудно.
Я потушила свет и отворила дверь
Тебе, такой простой и чудной.
Прими для этого какой угодно вид,
Ворвись отравленным снарядом
Иль с гирькой подкрадись, как опытный бандит,
Иль отрави тифозным чадом.
Иль сказочкой, придуманной тобой
И всем до тошноты знакомой,-
Чтоб я увидела верх шапки голубой
И бледного от страха управдома.
Мне все равно теперь. Клубится Енисей,
Звезда Полярная сияет.
И синий блеск возлюбленных очей
Последний ужас застилает.

    19 августа 1939
    Фонтанный Дом
    Ленинград
 
 
9

Уже безумие крылом
Души накрыло половину,
И поит огненным вином
И манит в черную долину.

И поняла я, что ему
Должна я уступить победу,
Прислушиваясь к своему
Уже как бы чужому бреду.

И не позволит ничего
Оно мне унести с собою
(Как ни упрашивай его
И как ни докучай мольбою):

Ни сына страшные глаза -
Окаменелое страданье,
Ни день, когда пришла гроза,
Ни час тюремного свиданья,

Ни милую прохладу рук,
Ни лип взволнованные тени,
Ни отдаленный легкий звук -
Слова последних утешений.

    4 мая 1940
    Фонтанный Дом
 

10

Распятие
       
    Не рыдай Мене, Мати,
    во гробе сущу.

I
       
Хор ангелов великий час восславил,
И небеса расплавились в огне.
Отцу сказал: "Почто Меня оставил!"
А матери: "О, не рыдай Мене..."

II
       
Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.

    1940-1943

 
Эпилог

I
       
Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жесткие страницы
Страдание выводит на щеках,
Как локоны из пепельных и черных
Серебряными делаются вдруг,
Улыбка вянет на губах покорных,
И в сухоньком смешке дрожит испуг.
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною,
И в лютый холод, и в июльский зной
Под красною ослепшею стеною.

II
       
Опять поминальный приблизился час.
Я вижу, я слышу, я чувствую вас:

И ту, что едва до окна довели,
И ту, что родимой не топчет земли,

И ту, что, красивой тряхнув головой,
Сказала: "Сюда прихожу, как домой".

Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать.

Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов.

О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде,

И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ,

Пусть так же они поминают меня
В канун моего поминального дня.

А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне,

Согласье на это даю торжество,
Но только с условьем - не ставить его

Ни около моря, где я родилась:
Последняя с морем разорвана связь,

Ни в царском саду у заветного пня,
Где тень безутешная ищет меня,

А здесь, где стояла я триста часов
И где для меня не открыли засов.

Затем, что и в смерти блаженной боюсь
Забыть громыхание черных марусь,

Забыть, как постылая хлопала дверь
И выла старуха, как раненый зверь.

И пусть с неподвижных и бронзовых век
Как слезы струится подтаявший снег,

И голубь тюремный пусть гулит вдали,
И тихо идут по Неве корабли.

Вань, в таких случаях указывают автора.
А коммунизм, между прочим, неоднороден и неоднозначен. Ты же вообще смешиваешь идею с её кривыми реализаторами. Главное же в нём - счастье. И о коммунистическом счастье наш народ сказал не меньше, чем о его бесчестьи. Весь вопрос в том, с какой стороны посмотреть.
И вообще, если бы не коммунизм, я бы не родилась, потому что мои предки по материнской и отцовской линиям принадлежали к разным сословиям. И если бы не коммунизм, у нас - по теории Шпенглера - уже более ста лет не было бы культуры. Её место заняла бы цивилизация, как в Америке и вообще почти во всей Европе. Так что ты зря отрицаешь то, что было для души нашей Родины несомненным благом. А сейчас её (Родину) вообще может спасти от вымирания только революция, бунт, колыхание сердец. Или нас тоже поглотит и переварит цивилизация, - что она уже начала, и небезуспешно. Где наши идеалы? В конце концов, где народный дух? Все прогрессивные писАтели России пишут или об Армагеддоне, или о повальном пьянстве. Какие после этого могут быть иллюзии относительно культуры, традиций, души? Только революция, только - и никак иначе.

2 KOKAIN
Да делайте вы что хотите... Надоело уже к порядку призывать... Как кому что не нравится, так сразу "ты свои обязанности не выполняешь", а как следовать простейшим требованиям гигиены, так неудобно им видите ли... Ну и ковыряйтесь вы в этой куче... Я уже просто читаю, т.к. отвечать на половину постов не считаю нужным.